Русский крестьянин в XV веке
Жизнь русского крестьянина конца XV столетия очень слабо освещена историческими источниками. К счастью, частично сохранились Новгородские писцовые книги 1495–1505 годов. Этот уникальный документ заслуживает особого внимания. Захватив Новгородскую землю, Иван III решил произвести своего рода инвентаризацию всех ее хозяйственных угодий и населения. Целью переписи было точное определение податей и налогов в соответствии с московскими нормами. Тщательное изучение этих уникальных реестров позволяет историкам более или менее ясно представить картину повседневной жизни новгородского крестьянина. И картина эта, увы, довольно безрадостная.
«Таким образом, рассчитанные хлебные бюджеты крестьянских семей оказываются дефицитными, – делает вывод современная исследовательница. – В большинстве случаев зерна не хватает не только на семена, но и на собственное пропитание, а также на подкормку скота. Помимо этого надо учесть, что все крестьянские хозяйства должны были еще выделять зерно на уплату повинностей и налогов. А для получения денег хлеб нужно было продавать. Выход из такой тяжелейшей ситуации был только один, и он заключался в жесточайшей экономии зерна как в собственном рационе питания, так и при кормлении скота. В реальности это означало жизнь на уровне бедности большинства семей. Вполне возможно, что у крестьян была подсека, не учтенная при обложении, помогавшая улучшить их бюджет. Однако ее сокрытие не могло носить столь массовый характер. В реальной жизни экономическое положение крестьянских хозяйств в большой степени зависело от урожая.
Недостаток хлеба частью компенсировался крестьянами за счет доходов от леса и реки, животноводства и технических культур. При скудости почв и неблагоприятном климате занятие промыслами было дополнительным источником существования многих крестьянских хозяйств. Значительным подспорьем были рыболовство, охота, бортничество и собирательство...Низкое качество почв, их сильная заболоченность и повышенная влажность были одной из главных причин низкой урожайности. В свою очередь худородные почвы требовали тщательной обработки. Однако у крестьянина для этого просто не хватало времени. Пользуясь примитивными орудиями труда, русский крестьянин работал с минимальной интенсивностью. Его жизнь зависела от плодородия почвы и капризов природы. Крестьянин вынужден был трудиться день и ночь, используя все резервы своей семьи, затрачивая огромные силы и при этом получая небольшую производительность своего труда».
Новгородская земля была, конечно, не лучшей на природной карте тогдашней России. Однако южные черноземы были недоступны из-за набегов степняков, а угодья средней полосы, в принципе, мало чем отличались от новгородских. Таким образом, картина суровой борьбы за выживание везде была примерно одинаковой.
Неумолимый закон природы состоит в том, что распаханная и приносящая урожай земля быстро истощается. Восстановить ее плодородие можно лишь двумя способами: дать земле отдохнуть несколько лет или удобрить ее навозом со скотного двора. Помимо навоза в качестве удобрения в старые времена использовали печную золу, речной или озерный ил.
Необходимость поддерживать плодородие земли хотя бы на минимальном уровне определяла весь уклад жизни земледельца. В средневековой Руси существовали три основных способа использования земли: подсека, перелог и трехполье. При подсечном земледелии весь процесс начинается с расчистки земли от леса и кустарника. Когда срубленные деревья подсохнут, их поджигают. Потом гарь очищают от остатков стволов и выкорчевывают пни. «Прадеды наши, – писал знаток деревенского быта С. В. Максимов, – выжигая лес, на следующий год засевали ляды (гари) рожью. Новая росчисть три года кряду давала урожай. На четвертый год ее оставляли, жгли лес в новом месте; туда же переносили и избу. Покинутая ляжна годится под новую пашню не раньше чем через 35 лет; срок 15–20 самый короткий, да и то очень редкий. Такими подсеками, десятками и сотнями починков, по мере стеснения людностью, врезались русские люди в самую глубь лесов». Это была поистине война с лесом. Победить его можно было только общими усилиями сельской общины.
Уклоняясь от поземельного налогообложения, крестьяне часто устраивали поле где-нибудь в лесу, распахав с этой целью полянку или сведя полосу леса методом подсеки. Этот сокрытый от тогдашней «налоговой инспекции» источник дохода назывался «пашня наездом». Перелог – это постоянное использование новой земли. В степи и лесостепи, где земли много, а людей мало, можно таким образом решать проблему плодородия. Однако распашка целины – дело тяжелое. Кроме того, здесь, как и при подсеке, крестьянин вынужден был наподобие кочевника постоянно перемещать свое жилище вслед за своими угодьями. Оптимальной системой было трехполье. Крестьянский двор располагается как бы в центре круга, разделенного на три сектора – яровой, озимый к пар. Каждый год сектора последовательно меняются. Поле, которое отдыхало под паром и «переваривало» внесенные удобрения, засевается. А одно из «работавших» полей уходит под пар. Через год наступает черед другого поля.
Понятно, что это идеальная схема. В реальной жизни существовало множество вариантов землепользования, соответствовавших местным особенностям. Так, например, трехполье как основная форма часто дополнялась перелогом и подсекой. Но и у трехполья была своя ахиллесова пята. Оно могло существовать только при регулярном удобрении земли значительным количеством навоза. Проще говоря, трехполье требовало наличия в крестьянском хозяйстве большого скотного двора, где стояли лошади, коровы, свиньи и другая живность. Нехватка удобрения, вызванная падежом скота или же какими-то другими бедствиями, немедленно сказывалась на плодородии поля. Забота о навозе пронизывала всю жизнь крестьянина. По существу, это была забота о хлебе, об урожае...Веками шагал вслед за своей навозной телегой великорусский пахарь. И его одежда, и сам он до костей пропахли скотным двором и горьким дымом курной избы. Этот запах навсегда сохранился в древнейшем названии сельского труженика – «смерд».
Хорошая урожайность в русских землях в конце XV века определялась старинным выражением «сам-три». Это значит, что, посеяв мешок пшеницы, ржи, овса или ячменя, можно было по осени собрать три таких же мешка. Много это или мало? Скорее мало, чем много. Ведь из этих условных трех мешков крестьянин должен был один мешок оставить на семена, а из другого продать значительную часть зерна, чтобы заплатить подати своему землевладельцу и государю. Оставшимся зерном он должен был кормить семью до нового урожая. А если говорить об овсе, то значительная часть его уходила и на лошадей, которым перед тяжелой работой или дальней дорогой полагалось дать овса. Наконец, крестьянину нужно было продать хоть немного зерна для себя, чтобы иметь деньги для личных нужд. Ведь далеко не все необходимые в хозяйстве вещи он мог изготовить своими руками.
Урожай «сам-три» позволял крестьянину свести концы с концами, Но если по каким-то причинам (капризы погоды, вредители полей, болезни растений и т. п.) урожайность падала значительно ниже этой черты, в дом стучалась беда. При недостатке хлеба мужик вынужден был либо голодать, либо проедать семенной фонд, либо уклоняться от уплаты податей, либо просить в долг у соседей или землевладельца. Заметим, что эпоха Ивана III и его сына Василия была необычайно благоприятной в природно-климатическом отношении. Она не знала ни многолетних голодовок, ни опустошительных эпидемий, ни каких-то небывалых стихийных бедствий.
Данные по урожайности в средней полосе России (в вотчинах Иосифо-Волоколамского монастыря) выглядят следующим образом: «В семи уездах, в число которых входил, в частности, и Тверской, урожайность ржи в отдельные годы в конце XVI в. колебалась от сам-2,45 до сам-3,3- Еще меньше была урожайность овса (от сам-1,8 до сам-2,56) и пшеницы (от сам-1,6 и сам-2). Посевы ячменя давали более высокие урожаи (от сам-3,7 до сам-4,2)». В Новгородской земле средняя урожайность зерновых была в ту эпоху на уровне сам-2. В южных черноземных районах урожайность была в два-три раза выше благодаря плодородию земли. Поэтому русские крестьяне издавна с тоской глядели на юг и юго-восток. Однако там, на границе степей, свистели татарские стрелы. В погоне за хорошей землей легко можно было угодить в плен к «поганым». Так и сидел горемыка крестьянин на своем окско-волжском суглинке, вымаливая у Бога погожие дни.
Основными орудиями крестьянского труда с древнейших времен были соха и плуг. Несложная деревянная конструкция с двумя железными наконечниками («сошниками»), соха была проста и удобна в обращении. Ее сошники стояли почти перпендикулярно к земле и не зарывались глубоко в почву. Поэтому соху могла тянуть самая слабосильная крестьянская лошадь. Наткнувшись на камень или корень, соха останавливалась. Пахарь, поднатужившись, выдергивал ее из земли, переносил за препятствие и снова продолжал свою борозду. На пронизанных корнями деревьев, глинистых и каменистых почвах средней полосы России крестьянин вынужден был почти все время держать соху на весу. Это было физически тяжело, но целесообразно. Поэтому соха здесь дожила до коллективизации и уступила «поле битвы за урожай» только первым тракторам. Однако у сохи был один весьма существенный недостаток. Она давала мелкую вспашку, плохо переворачивала и рыхлила землю. В итоге снижалась урожайность поля. При работе сохой она редко поднималась выше уровня «сам-три».
Русский крестьянин придумал великое множество всякого рода мелких технических усовершенствований для сохи. И все же она безнадежно отставала от своего главного соперника – железного плуга. Он глубоко зарывался в землю и хорошо ее перемешивал. Земля, обработанная плугом, давала обильные всходы. Но плуг требовал мягкой, рассыпчатой земли. Эту тяжелую конструкцию не могла тянуть заморенная зимней голодовкой крестьянская кляча. Поэтому плугом пахали в южных (степных и лесостепных) районах, на мягких черноземных почвах. Обычно запрягали в плуг двух кастрированных быков – волов. Помимо плуга и сохи крестьянин применял с десяток разного рода сельскохозяйственных орудий. Колосья жали серпом, в лугах гуляла коса, на току молотили цепы, комья земли после пахоты разбивала борона, в огороде мелькали лопаты и мотыги. Вечными спутниками крестьянина были нож и топор.
Проходя мимо колосящегося ржаного поля, горожанин непременно полюбуется на рассыпанные тут и там синие васильки. Крестьянин первым делом глянет на ржаной колос: крупный ли? спелый ли? и не тронут ли спорыньей? И лишь потом с досадой подумает про васильки: видно, плохо провеяны были семена ржи, вот и осталось много сорняков-васильков...Рожь была главным злаком средневековой Руси. Ее важное достоинство состояло в том, что она могла быть озимой культурой. Иначе говоря, рожь умела выживать под снегом. Озимую рожь сеяли в августе. До первого снега она успевала взойти. Эти всходы («зеленя») уходили под снег и там как бы засыпали. Весной, когда снег сходил, рожь продолжала свой рост. В итоге даже за короткое северное лето она успевала созреть.
Ржаной хлеб был основным продуктом питания для русского крестьянина. Белый, пшеничный хлеб подавали только в богатых домах. Из пшеничной муки пекли калачи и пироги для праздников. Пшеница любит тепло и хорошую почву. Поэтому сеяли пшеницу главным образом в южных районах страны. В средней полосе она приносила хороший урожай только в исключительных случаях – на удобренных золой гарях, на солнечных косогорах и т. п. Кроме того, в те времена не знали озимых сортов пшеницы. А яровая пшеница успевала созреть только в очень благоприятное лето.
Неприхотливой и быстросозревающей культурой был овес. Он занимал основные площади ярового клина. Овсяная каша и овсяные лепешки не сходили с крестьянского стола. Помимо зерновых злаков крестьяне времен Ивана III на своих полях выращивали гречиху-, лен и коноплю. В огородах произрастали хорошо знакомые нам овощи (капуста, огурцы, горох, морковь, свекла), фруктовые деревья (яблони, вишни, слива) и кустарники (смородина, крыжовник). Роль картофеля, широко распространившегося в России только в середине XIX века, играла неприхотливая репа. Отсутствовали и сравнительно недавно завезенные помидоры.
Красота предметов народного быта заключалась главным образом в их совершенстве. Подставка-светец, деревянный ковш «скопкарь», нехитрая мебель избы, наконец сама изба – все это идеально отвечало своему назначению. При тщательном исследовании, вероятно, можно вывести даже математическую формулу этого совершенства. Изба была проста по конструкции. Она чем-то напоминала домики из детского конструктора. Венцы сосновых бревен соединялись вырубками на концах. Крыша делалась из теса или щепы. Под них укладывали слой бересты, которая предотвращала гниение дерева. Маленькие «волоковые» оконца задвигались широкой доской. На зиму их затягивали бычьим пузырем. В целом в избе, конечно, было темновато. Мрак разгоняли с помощью горящей и днем лучины.
В узком смысле слова «изба» – это отапливаемое помещение, «истьба», «истобка». Так называли ту часть постройки, где находилась печь. «Подавляющее большинство печей были глинобитными, сводчатыми, с плоским подом; в начале рассматриваемого периода (XIII–XV века) встречаются изредка каменки, а в конце его – кирпичные печи». Помимо теплого жилого помещения в доме иногда было и холодное. Оно называлось «клеть». Здесь летом жили, а зимой хранили всевозможную утварь. Между избой и клетью располагались сени. Отсюда одна дверь вела на крыльцо, другая – в избу, а третья – в клеть.
Важнейшей задачей было сохранение тепла. С этой целью у всех помещений – высокие пороги, а сам дом поднимали на высокий «подклет». Там, в подклете, тоже держали припасы. Продолжением жилой части постройки служил хлев. Обычно его помещали под одной крышей с домом. Это позволяло уделять скоту часть домашнего тепла. Кроме того, над хлевом размещали сеновал, откуда по мере необходимости сбрасывали вниз сено и солому. Дворовые постройки – амбар, сарай, колодец, баня, летняя кухня, нужник –располагались по периметру двора. От улицы и от соседей двор отделял высокий тын из заостренных кольев. Створки ворот запирались толстым брусом. Для людей была устроена небольшая калитка. Неподалеку от калитки ставили будку со свирепым псом.
Логика природно-хозяйственной ситуации – лоскутки плодородной земли, широкие полосы леса, овражисто-болотистый ландшафт, отсутствие хороших дорог – превращала русского крестьянина в угрюмого бирюка-одиночку. Средневековая русская деревня состояла из одного, двух или трех дворов. «Исследователи в Новгородской земле в конце XV в. насчитывают всего 37–38 тысяч поселений, которые в то время были в основном мало дверными. Около 90% поселений состояли из одного – четырех дворов. Причем только один двор в конце XV в. имел 40,7% селений, в 30% селений было два двора, а 18,4% состояло из трех–четырех».
Конечно, время от времени крестьяне из соседних дворов-деревень сходились вместе для совместной работы, отдыха или богослужения. И все же большую часть времени они проводили в узком мирке своего двора, среди привычных лиц домочадцев...И все же: что они делали долгими вечерами в своих ослепших избах, под вой голодных волков в соседнем овраге? Чем отгоняли скуку и тоску? О чем говорили и о чем мечтали? Бог весть... Нужно было обладать беззаботностью ребенка, чтобы жить на краю невозможного.
По материалам: Борисов Н.С. Повседневная жизнь средневековой Руси накануне конца света.
#Русь_с13до15в@zloi_moscovit
